«Ах, это к Викентию», — вспомнила Наташа с досадой. По дороге она придумала еще возражения против покупки. Например, она собиралась сообщить брату о приятеле Викентия, который польстился и купил себе «Жигули», новые, а потом от постоянного лежания под машиной схватил чесотку и полиартрит и теперь проводит время между гаражом и больницей.
— Какая прекрасная погода, — весело сказал Кирилл.
Наташа обратилась к девице:
— Вы к Викентию Иссидоровичу? Он предупредил. Можете подождать его.
Но девица и так ждала, такая уж была девица.
— Угостил бы гостью чаем, — вежливо попеняла Наташа брату.
— Она ликеру выпила стакан, — отрезал Кирилл.
— Неправда, — растерялась Алена, — он так шутит.
— Ничего, — сказала Наташа, — если и выпили, ничего.
— Да не пила я ликер, — от горя Алена покраснела. — Вообще я не пью, не люблю.
— Выпила, — сказал Кирилл, — чего уж тут теперь. Сама налила и выпила. Я и слова не успел вымолвить. Ая-яй!
— Перестань, — одернула брата Наташа. — Разве так можно.
Алена благодарно ей улыбнулась и со светлой ненавистью взглянула на Кирилла. Шут гороховый, хотела она сказать, но не посмела. Вдруг он и впрямь сын Белецкого.
Тут вернулся озабоченный и счастливый Викентий Иссидорович. Новую книгу держал в руке, как туземец, яркую погремушку.
— Простите, я опоздал, — извинился Белецкий. — Здравствуй, Кирилл! Здравствуйте… э-э… Борисоглебская, если не путаю. Вот, представьте, забежал в магазин, а там, знаете, всегда на меня находит некая эйфория. Перестаю, к сожалению, чувствовать, как мимолетно время. Простите великодушно!
Кончив хитроумную фразу, Белецкий пожал руку Кириллу и сразу сел к столу. Весь вид его выражал радость и удовлетворение. Алена в присутствии преподавателя с шиком встала, как в аудитории.
Белецкий не обращал внимания на то, что она стоит, а Кирилл злорадно щурился. Вот какой вредный молодой человек, совсем расстроилась Алена.
— Пойдем на кухню, Наташа, — сказал Кирилл. — Мы здесь помешаем им зачеты сдавать.
— Пожалуйста, — смущенно подтвердил Белецкий. — Мы быстренько. Да вы почему стоите… э-э… Борисоглебская. Садитесь, прошу вас, пожалуйста.
На кухне Наташа протянула брату пухлую пачку.
— Спасибо, — сказал Кирилл, — верну через два месяца. Да и зачем тебе деньги? Ну, пока.
— Останься, Киря, чаю попьем.
— Спешу, Наташенька. До свиданья.
Во дворе он задержался, закурил, присел на скамейку. Какая-то туманная сила не пускала его бежать к Дугласу. Деньги жгли карман, но он сидел, неподвижный, как сфинкс.
«Что со мной? — недоумевал он. — Чего я выжидаю?»
Чудо происходило в нем. Нетерпение и злость набухали в груди. «Прозеваю машину, кретин, — клял он себя, но сидел как прикованный. Он думал так: — Посижу еще десять минут, еще пять. Успею к Дугласу. Успею. Еще выкурю одну, последнюю сигаретку».
А тем временем стемнело, и кто-то истошно вопил: «Митя, Мите-енька. Иди кушать!»
Зажглась тусклая лампочка над подъездом. Заморосил дождичек. Кирилл поднял воротник. Он час просидел с лишним, не сходя с места.
«Пойду, — решил он. — Бегу!»
Пусто стало в душе, одиноко. С чего бы такое? Он смял с хрустом пустую пачку и заерзал на скамеечке. В этот самый момент па порожке дома вспыхнула стройная, летящая фигура. «Красивая какая женщина, — подумал Кирилл. — Разве к ней подойдешь с пустяками?»
Но он встал и приблизился.
5— Чего тебе надо от меня, внебрачное дитя? — спросила грубовато Алена.
Она шла быстро, самой быстротой этой унижая ухажера.
— Я ждал, — гнусавил Кирилл, — промок весь на дождю. Теперь насморк скрутит.
— Остряк, — ехидно шепнула себе под нос Алена. — Музейная реликвия.
Кирилл воробышком подскакивал сбоку, все норовя заглянуть в ее лицо. Алена ликовала. Белецкий, почти не спрашивая, поставил ей зачет. И ликеру предлагал выпить. А жена у него обычная, без претензий, наверное, мужа любит; вот уж накрутят сплетен про человека.
На автобусной остановке Кирилл застыл рядом, молчал. Алена взглянула на него с вниманием. Желтый свет фонаря причудливо освещал серьезное лицо с ясными блестящими глазами, с загадочной мягкой гримаской строгих бровей. Это было тихое лицо растерявшегося человека. Ростом Кирилл немножко, на сантиметр, повыше ее, но стоял он на мостовой, а она на тротуаре, и поэтому глаза его плескались внизу, далеко под ней.
— Ну что тебе, что? — с вызовом спросила Алена у этих очумелых глаз.
— Я не знаю, — равнодушно ответил Кирилл. — Не уезжай.
— Как раз и уеду! — засмеялась Алена, подавляя смешное желание щелкнуть его сверху по носу.
— Пойдем одну остановку пешком, — попросил он.
— Пойдем, — согласилась Алена. — Хотя вон, я вижу, мой автобус.
— Я скоро куплю машину, — быстро сообщил Кирилл. — Буду тебя катать сколько хочешь.
— Ты? Меня?
Он похлопал себя по груди.
— Денежки тута!
Из автобуса сошли трое парией, бывших в подпитии. Один, в серой шляпе, ахнул, увидев Алену.
— Ах! — сказал он. — Мадам, уже падают листья.
Парни стеной загородили тропу. Они взялись за руки, покачались и рявкнули песню с акцентом на манер ансамбля «Орэра». Алена отшатнулась к Кириллу.
— Зачем вы, девочки, красивых любите, — орал ансамбль. А серая шляпа у них вместо Нани Брегвадзе. Кирилл как раз ему и врезал со всей силы своей руки. Когда певец упал головой к фонарю, Кирилл сказал:
— Мальчики, это ничего, что вас трое. Всем хватит.
Мальчики кинулись на него, как борзые, с двух сторон.
Это были жидкие ребята, но они дрались всерьез. Неудобство было в том, что они не давали Кириллу размахнуться, вертелись у него на плечах, пытались повалить.
Алена решилась. Стиснув от ужаса зубы, взвизгнув, она прыгнула сзади на самого высокого, камнем повисла на его шее, тянула от Кирилла. Ее синий плащ струился по асфальту.
— Пусти! — шипела она. — Пусти, дурак!
Аленин противник первый не выдержал ужаса схватки, гикнул и помчался в сторону домов.
— Застрелю гада! — гаркнул ему вдогонку Кирилл. Беглец воспринял угрозу серьезно, запетлял, как заяц, и вскоре скрылся из глаз.
Серая шляпа стоял у столба и тоскливо ныл:
— Шуток, что ли, не понимаешь. Пошутить, что ли, нельзя.
Его разбитое лицо маячило желтым пятнистым кругом, напоминало карнавальную маску.
— Собирай друга, и валяйте, живо! — сказал Кирилл. Вмиг оба исчезли, как привидения. К месту сражения приблизился пожилой прохожий и женщина с авоськой.
— Я наблюдал, — взволнованно заметил прохожий. — Вы, молодой человек, поступили правильно, но слишком жестоко.
Алена опустошенно плакала.
Кирилл отвел ее в сторону.
— Ухо болит, — пожаловался он. — Погляди, мне его не откусили?
— У тебя все лицо в крови, — вздохнув, через силу сказала Алена. — На, возьми мой платок.
От ее движения, от неловкости, с которой она протянула платок, и от ее заботы у Кирилла десны заломило, как будто прикусил зеленое яблоко. Он не знал еще, что так бывает. Не готов был к этому. Неизъяснимо щемяще таял на щеках влажный вечерний весенний ветер. Мир необычно сузился и замкнулся в тесном пространстве, там, где они двое стояли, где сверкал ее синий плащ, качалось низенькое блеклое деревце, где шуршали травы и попискивал издалека, из другой вселенной тоненький голосок транзистора, который почему-то напомнил ему про Дугласа. Но он не спешил к нему больше. Зачем? Ничего не надо ему, ни машины, ни богатств. Хотел он никуда не идти от Алены, от ее плаща и голоса, быть рядом и чувствовать влажную ароматную ткань ее платка на щеке.
— Вытри, вытри лоб-то, — уже улыбалась Алена. — На черта ведь похож.
— Алена, — сказал Кирилл. — Никогда не забуду, как ты меня вырвала из лап убийц.
— Я очень смелая девушка. Так и знай.
— Сейчас такси поймаю. Погоди. Домой отвезу.
— Отвези, — разрешила Алена.
Кирилл поймал быстро частника на старенькой «Победе».
В автомобиле Алена сидела нахохлившись, похожая на совенка, которого давным-давно Кирилл Воробьев кормил червячками в школе, в живом уголке. Тог совенок умер. Они его всем классом схоронили на пустыре за школой. Замечательный был совенок, до самого смертного часа поедал все, что ему ни давали. И смерть совенок принял, сопя, давясь сухарем и недовольно зыркая глазами. Ребята не верили, что он умер, думали — притворился на минуту.
Кирилл чуть не задремал, пригревшись на уютном сиденье. Чудно. Грезилось ему наяву. Покой разливался по телу. Он так долго спешил куда-то, добивался, настаивал. Какая ерунда. В обрывках видений представлялись ему родные, знакомые лица. Усталый отец ел за столом свою любимую баночную селедку, смеялась юная сестра Наташа. Мастер Николай Палыч снова подводил его к верстаку и, хмурясь, показывал, как держать напильник. «Крепче держи, — говорил мастер, — но и не дави сильно, а то кисть онемеет». И Аленино лицо он видел сквозь опущенные веки в мареве и тумане. Машина вздрогнула, останавливаясь. Кирилл легко отдал частнику все свои мелкие деньги — пять рублей.
